тном,
  напоминающем перебои больного сердца, и, наконец, в частом возвращении к одним и
  тем же картинам, заставляющим вспомнить слова поэта: "О память сердца! ты
  сильней — рассудка памяти печальной".
  Нужно ли говорить о смелости созданных им образов, с их глубокими сомнениями и
  их восторженной верой, о переходах от описаний умиляющих душевных проявлений к
  изображению страстей и пороков в их крайнем развитии, причем он идет к павшим,
  погрязшим и несчастным с чувством жалости, не брезгая ими и не гнушаясь, а не
  разглядывая их, как это иногда делается в современной беллетристике, с холодным
  любопытством в увеличительное стекло.
  В январе 1866 года я зашел к А. Н. Майкову, с которым познакомился еще в Москве,
  во время моего студенчества, когда он посещал небольшой кружок студентов
  Петербургского университета, перешедших в Москву после закрытия последнего и
  группировавшихся вокруг филолога Н. Н. Куликова — милого, доброго и
  разностороннего человека. Занятые лекциями и даванием уроков, мы собирались
  обыкновенно по субботам и засиживались до поздней ночи в оживленной беседе о
  всяких "злобах дня". Никого из десяти членов этого кружка, кроме меня, нет уже в
  живых. Бывая в Москве, Майков любил заходить пить скромный студенческий чай на
  наши субботние сборища и охотно читал нам свои новые, еще не напечатанные
  произведения. Так, между прочим, нам пришлось слышать в его мастерском и
  одушевленном чтении "Смерть Люция" в

<<<назад<<< * перейти на стр. 1-26 * збірник літератури №58 * >>>далее>>>