слушателей. Сутуловатый, небольшого роста,
обыкновенно со слегка опущенной головой и усталыми глазами, с нерешительным
жестом и тихим голосом, Достоевский совершенно преобразился, произнося свою
речь. Еще накануне, слушая его на вечере превосходно читающим "Как весенней
раннею порою" и декламирующим пушкинского "Пророка", нельзя было предвидеть того
полного преображения, которое с ним произошло во время его речи, хотя стихи были
сказаны им прекрасно и производили сильное впечатление, особенно в том месте,
где он, вытянув перед собою руку и как бы держа в ней что-то, сказал дрожащим
голосом: "И сердце трепетное вынул!" Речь Достоевского в чтении не производит и
десятой доли того впечатления, которое она вызвала при произнесении. Содержание
ее, в свое время, дало повод к ряду не лишенных основания возражений. Но тогда,
в Пушкинские дни, с эстрады Дворянского собрания, пред нервно настроенной и
восприимчивой публикой, она была совсем иною. Участники этих дней не только
особенно горячо любили в это время Пушкина, но многие простаивали подолгу перед
его памятником, как бы не в силах будучи наглядеться на бронзовое воплощение
"властителя дум" и виновника общего захватывающего одушевления. В мыслях о
судьбе и творчестве безвременно погибшего поэта сливались скорбь и восторг, гнев
и гордость истинною, непререкаемою славой русского народного гения. Эти чувства,
без сомнения, глубоко влияли и на Достоевского, которому
|