ижается со стабильностью, воплощающей оптимальный для обеспечения этой выживаемости тип движения. Поэтому допустимо полагать, что смысл безопасности состоит в обеспечении стабильности. С оговорками можно сформулировать и обратное: стабильность представляет собой вид саморегулирующегося (самокомпенсирующегося) движения как оптимального с точки зрения выживаемости системы. И значит, безопасность системы может считаться если не целью, то полюсом тяготения стабильности.
  Однако важно подчеркнуть, что эта достаточно условная связь существует лишь на общесистемном уровне. С долей погрешности допускать отождествление стабильности и безопасности можно, если речь идет о глобальной системе международных отношений. На страновом же уровне подобное допущение выглядит некорректно.
  В самом деле, для выживаемости системы может быть безразлична гибель отдельных государств. Возможны ситуации, когда их разрушение способно работать на сохранение системы в целом. Распад СССР был абсолютно несовместим с его безопасностью. Но глобального кризиса стабильности не последовало30, и даже гипотетически угроза разрушения мировой системы не рассматривалась. С точки зрения безопасности Германии ее расчленение на пять частей (ФРГ, ГДР, Западный Берлин, Померания-Силезия и Восточная Пруссия) в 1945 г. означало полный крах. Но признание раскола как реальности послевоенного мира в конце 60-х - начале 70-х годов привело к стабилизации обстановки в мире. В Южной Азии в 70-х годах разрушение политического единства Западного и Восточного Пакистана тоже привело к стабилизации обстановки в северо-восточной части этого региона.
  Сказанное выше не означает, разумеется, что предлагаемое видение соотношений безопасности и стабильности претендует на нормативность. Задача этого раздела - обозначить болевые точки российской теории международных отношений в той мере, как она относится

<<<назад<<< * перейти на стр. 1-280 * збірник літератури №40 * >>>далее>>>