равовой организации', но никак не могут быть принципиально враждебны самой идее права. 'Религиозный человек может сомневаться в необходимости того или иного права или той или иной государственной формы, но право само по себе - особенно естественное право - должно быть признано каждым верующим'40.
Юридическая норма всем своим содержанием должна реализовывать ценность, стоящую над правом, при этом сообщая этой ценности специфическую - обеспечиваемую государственным принуждением - императивность. Закон, по убеждению консерваторов, всегда должен иметь не только юридическую, но и моральную силу. Если он и не может быть религиозно освящен в буквальном смысле этого слова, то, по крайней мере, закон никак не должен превращаться в заурядный перечень запретов и дозволений, установленных государством. Хотя, по Ильину, из такого соотношения правовой нормы и высшей ценности (религиозно-этического характера) должны исходить все субъекты права, особенную взыскательность он проявляет в отношении правоприменителей. Поскольку 'духовный уровень каждого человеческого союза определяется волей' его членов приобщить себя 'к Делу Божию на земле', постольку эта же воля должна направлять действия правоприменителей 'в управлении и в суде'41. Помимо последующей юридической ответственности за правильность принятых ими решений над ними должна довлеть предварительная нравственная ответственность, дающая о себе знать переживанием 'чувства высшей ценности и высшей цели'. В противном случае, 'чего можно ждать от безответственного судьи, не требующего от себя самого ни верного правосознания, ни очевидности в изучении факта, ни прозрения в душу подсудимого, ни точного знания закона? <...> Такой судья, не ведающий ни предстояния, ни призвания, создает режим произвола и коррупции'42.
Согласно И.А. Ильину, сам по себе факт того, что предписание определённого поведения облечено в юридическую форму еще не может порождать в человеке
|