еятельности служащих".
В этом отрывке встречается только одно нерусское слово; тем не менее это настоящая китайская грамота. Необходимо крайнее напряжение внимания и рассудка, чтобы уразуметь мысль писавшего. В русском переводе это можно изложить так: служебные провинности, в отличие от служебных преступлений, заключаются в нарушении обязанностей служебной подчиненности или несоблюдении достоинства власти вне службы; за эти провинности устанавливается дисциплинарная ответственность. В подлиннике 47 слов, в переложении 26, то есть почти вдвое меньше. Не знаю, есть ли преимущества в подлиннике, но в нем несомненно есть ошибка, замаскированная многословием. По прямому смыслу этих строк различие между должностным преступлением и проступком заключается не в свойстве деяния, а в порядке преследования; это все равно, что сказать: убийство отличается от обиды тем, что в одном случае обвиняет прокурор, а в другом частное лицо. Писавший, конечно, хотел сказать не это, а нечто другое.
Несколькими строками ниже читаем: "Проявление неспособности или неблагонадежности может возбудить вопрос о прекращении отношений служебной подчиненности". Здесь отвлеченному понятию проявление приписывается способность к рассудочной деятельности.
Примером законченного законодательного творчества может служить ст. 531 Уголовного уложения: "Виновный в опозорении разглашением, хотя бы в отсутствие опозоренного, обстоятельства, его позорящего, за сие оскорбление наказывается заключением в тюрьме".
В торжественном заседании Академии наук в честь Льва Толстого ученый исследователь литературы говорит, что предполагает "коснуться творчества великого писателя со стороны лишь некоторых, так сказать, его сторон". Чтобы пояснить свои основные воззрения и быть вполне понятным для аудитории, он высказывает несколько рассуждений о человеческом познании и, между прочим,
|